« ...И у меня был шкаф, в который я начал собирать смешные законы»

« ...И у меня был шкаф, в который я начал собирать смешные законы»

Мы представляем вашему вниманию интервью Председателя ассоциации юристов России, депутата Госдумы Павла Крашенинникова, о том, как на самом деле принимаются законы, почему в Думе много спортсменов и актеров, за что получил срок министр Ковалев,   почему не приняли  закон о носках, и почему  законотворчество — всегда компромисс.

— Политика — это грязное дело?

— Есть моменты не очень приятные, но что делать? Я стараюсь в эти вещи не ввязываться. Моя политическая деятельность близка к юриспруденции. К примеру, конституционное законодательство — это ведь чистая политика. Или право собственности, кто, чем и как владеет. Просто, как и все общество, политик должен иметь механизмы сдержек и противовесов, тогда можно работать без грязи и эксцессов.

— Какие законы были приняты по вашей инициативе или при вашем участии?

— Такую статистику не веду, но их много, более ста. Второй по важности после конституции — это гражданский кодекс. В нем регулируются базовые вещи нашей жизни, от рождения до смерти. Рождается человек — это гражданский кодекс. Умирает, и даже после того, как умер, — гражданский кодекс. Мы иногда этого даже не понимаем. Пришли в магазин, купили что-то — это договор купли-продажи. Поехали на своей машине, на чужой — это тоже регулируется гражданским кодексом. И он хорош тем, что это частное право, т.е. роль государства минимизирована. Корпорации, юридические лица, возмещение ущерба, наследственное право, международное частное право, интеллектуальная собственность — гражданский кодекс. Это самый огромный документ, который регулирует всю нашу жизнь. К нему я имел непосредственное отношение, еще в середине 90-х мы его готовили, а сейчас у нас идет его модернизация, время идет.

- Как это?

Ряд последних наших законов связан с наследованием. Есть такая тенденция, что у нас много законопроектов, которые запрещают что-то. А мы как раз расширяем возможности. В данном случае, распоряжения имуществом на случай смерти. Психология такая, что если у родственников, у бабушки спросят: «Ты написала завещание?», то она, наверняка, скажет: «Ты моей смерти хочешь?» У нас не принято писать завещание. Может, когда-то к этому привыкнем. Так вот, мы расширяем человеку возможность распорядиться своим имуществом при жизни — через совместное завещание супругов, наследственный договор или наследственный фонд. Передавать имущество по наследству близким можно без налогов. Есть закон, связанный с гаражами и гаражными объединениями. Там мы указали, что такое гараж, что такое стоянка, машиноместо, какие права есть на подъездные дороги, как собирать собрания. Ликвидируем право преимущественной покупки другими владельцами машиномест на той же стоянке. С 2017 года вступит в силу новый закон по поводу государственной регистрации недвижимости, объединяющий процедуры кадастра, оценки и регистрации прав.

— Чувствуется, что Вы настоящий фанат юриспруденции. Но начинали-то совсем не с этого. Вы оканчивали строительный техникум. Как так получилось, что из строителей в юристы пошли?

— Просто взрослей стал. Пришлось столкнуться с несправедливостью, думаю, я такой не один. И меня стало интересовать, как это так получается. Подоспела служба в армии. Я трудился на автокране. Бывало, просто сидел без дела в машине, где лежало много книг. И я их читал, а надо сказать, что читал я всегда, чуть ли не с рождения. И вот заинтересовался, как регулируется наша жизнь. Решил, что надо поступать на юридический. Приехал в Магнитогорск после дембеля и через три дня поехал поступать в Свердловский юридический институт. Многие называют мою работу занудной. Одно дело, что мы видим по телевизору про Думу. Кто-то там подрался, гадостей наговорил. Журналисты такое любят. А самое тяжелое — сидеть, выписывать сначала концепцию, структуру, конкретные статьи. Это муторная работа. Часто люди говорят: вот я не могу заявление в ЖЭК написать, а вы тут пишете законы! Ну, каждому свое. Но когда обращаются, помогаю готовить разные бюрократические бумажки. Плюс, не забывайте, еще книги пишу. В работе помогает, потому что это в основном связано с правом.

— А еще происходили ли такие ситуации, когда что-то резко менялось?

— Конечно. В юности я играл в рок-группе на ударных. И после армии меня приглашали играть. Но я сказал: «Нет, поеду учиться на юриста». У меня и сейчас хорошая ударная установка стоит на даче, где я никому не мешаю. Разве что родным и собаке. Балуюсь до сих пор, нервы успокаиваю.

— А еще хобби есть?

— Книги пишу. Последняя называется «12 апостолов права». Могу гордиться тем, что за 4 месяца ее тираж составил где-то 8 тысяч. Сейчас взялся за амбициозную тему, которую никто еще не написал. Хочу рассказать об истории права, начиная с шумеров, с Египта, и дойти до XIX века.

— А   есть ли красота в юриспруденции?

— Когда что-то, получается, есть удовлетворение. Законотворческий процесс — это всегда компромисс. Вот у меня свежий пример этого года. Я внес закон — увеличить «гробовые» деньги. Это деньги, которые выдаются из наследственной массы на похороны еще до вступления в права наследования. Там первая часть была об увеличении «гробовых» с 40 до 100 тысяч, а вторая — упорядочить наследование телеграфных переводов. По телеграфным переводам Министерство связи встало насмерть и все. Не пускают. А вместе с этим не пускают и «гробовые». В итоге договорились, что «гробовые» сейчас пропустим, а «телеграфные» может быть в следующий раз. Пустили, президент подписал, закон вступил в силу. Сейчас 100 тысяч можно получить.

— Вы специалист в создании законов. Такие люди нужны государственному органу, это понятно. А почему в Госдуме так много актеров, режиссеров, спортсменов. Это необходимо?

— Во-первых, известные лица привлекают внимание. Но было бы хорошо, если в законодательной власти стало бы больше юристов, тех, кто знает, как писать законы. Хотим или не хотим, все-таки юристы пишут правила, по которым мы все живем. Я согласен, что знаменитостей в Думе не должно быть больше, чем людей, которые могут писать законы. Но здесь уж как получилось. Мы же с вами избиратели, и от нас с вами зависит, кого будет больше.

— Правда, что если бы объединились все оппозиционеры в Госдуме, то они могли бы принимать законы, свои законопроекты, без «Единой России»?

— Это невозможно, потому что нет у них большинства. Голосов у «Единой России» чуть-чуть больше. Но, тем не менее, иногда и оппозиция проводит свои законопроекты. Законотворческий процесс — это не только сама Дума, это еще и Правительство, и Президент. Нужно уметь просчитывать все последствия. Например, идет закон — популистский, красивый, и, кажется, его надо принимать. А на деле через год становится только хуже. Вот об этом нужно думать. Знаете, я работал в исполнительной власти в конце 90-х, и у нас была ситуация, когда голосов у оппозиции было больше, чем у правящей партии. Я тогда был в комиссии по вето у Бориса Николаевича Ельцина. Нам приносили законы, которые были приняты Федеральным Собранием, и больше половины мы ветировали, то есть не подписывали. И президенту предлагали не подписывать, а отклонять.

— Например?

— Тогда не было материнского капитала. Правительство предлагало — давайте повысим размер детских пособий на 10%. Оппозиция говорит — вы что, давайте сразу в два раза повысим. Правительство говорит — да нет у нас денег. В первом чтении принимается на 10%, а во втором оппозиция настояла на повышении в два раза. В итоге закон Президентом не подписывается и пособие остается прежним. Такая вот ситуация была. Дума принимала законы, президент не подписывал, бюджета не было, оппозиция пыталась объявить Президенту импичмент. К чему все это привело, мы помним. Люди на рельсы ложились, дороги перекрывали.

— Нужна ли в таком случае Госдуме оппозиция?

— Я считаю, что оппозиция — это очень важный инструмент демократии. И у любой оппозиции всегда есть идеи, над которыми можно работать, анализировать и принимать. Но когда идет борьба ветвей власти, и когда ситуация на грани революционной — это проблема большая. Уж кто-кто, а наша страна это проходила. Есть такой термин, он раньше был теоретический, а сейчас даже в законе закреплен — «экстремизм». Вот когда оппозиция переходит через грань, которая называется экстремистская деятельность, это уже плохо. А если предлагается какой-нибудь законопроект с целью попиариться, и он отклоняется, это нормально. Есть моменты, когда мы с оппозицией договариваемся, что их идеи в другом законе учтем. Или, наоборот, во втором чтении законопроект нужным образом поправим. Договороспособность должны проявлять и действующая власть, и оппозиция. Так будет лучшее. А если оппозиции не будет, партия власти сама превратится в авторитарный механизм и все этим закончится.

Андрей АГАФОНОВ, Анатолий ОРЕШКОВ

Продолжение в следующем номере